Чтение затягивает, если текст завораживает с первых строк. Так бывает, если он ведет к познанию тайны. Мир Николая Лугинова, созданный им за годы писательства, так многогранен и разнообразен, что ему трудно найти точное определение. Он мистический или мифологический, магический или фантастический?

Его роман и повести последних лет, объединенные в «Хуннские повести» основаны на исторических фактах. Сама эпоха Чингисхана, его матери Ожулун, мудреца Лао-Цзы – такое далекое от нас время, что «летучие пески» времени превратили их в легендарных персонажей.

Саха — человек мифологический. Сознанием, образом мыслей. Абстрактное мышление — его конек. И, конечно же, творчество Николая Лугинова, как одна из самых близких нам, людям XXI века, ветвей этого сознания, и есть его современный символ. Там, в созданном им мире «Хуннских повестей» его герой Лао-Цзы так похож на образ знакомого мне с детства старика. Или на одного из моих друзей, любящего пофилософствовать. Но порой он мне напоминает отца. Образ, который я бережно храню с детства.

Речь Лугинова такая же тягучая и полновесная, глубокая и высокая, как и само пространство Евразии. И он традиционен в этих своих откровениях и видениях. И настолько же нов и необычен. Вот его сила слова, которая не утихает ни в том, ни в другом языке – родном, якутском или на приобретенном, переводном – русском.

Почему же так происходит? Когда к тебе приходит муза, с мифологией или с эпическим размахом, ответа на этот простой вопрос тоже нет. На подмостках Саха театра живым ответом явился Ефим Степанов, человек и герой, актер и прорицатель, сыгравший в инсценировке по «Хуннским повестям» роль мудреца Лао-Цзы. Он сродни тому, что показал Герасим Васильев в своем великолепном образе шамана во «Сне шамана» Ексекюляха в нашумевшей постановке на подмостках Саха театра. Это не только души родственные, они и есть душа века и времени в своем перевоплощении в героев Кулаковского ли, Ойунского ли, Лугинова ли. Вот оно, мифологическое сознание в зримом воплощении. Смешение человеческого и природного, реального и вымышленного.

Как не дано было понять мыслей, которые вели великого шамана или великого старца-мыслителя, так и мы не всегда можем адекватно воспринимать слово писателя. Каждый автор живет и пишет по законам, выдуманным им самим. И мы в этом не далеки от истины. Помните, что Александр Пушкин сказал: «Драматического писателя надо судить по законам, им самим над собою признанным». Он написал это Александру Бестужеву в конце января 1825 года.

А теперь обращусь к авторитетному мнению двух современников. Писатель и переводчик Владимир Карпов в предисловии к «Хуннским повестям» отмечает, что в романе о Чингисхане есть «тяготение к притче, к литературе Востока с ее иносказательностью, многослойными подтекстами». А в китайских опытах Карпов уже видит и гиперболизацию, и фантасмагорию.

В рецензии на «Хуннские повести» Владимир Яранцев, подчеркивая философичность, восточность и «даосичность» текста Лугинова, пишет: «Но нет и никогда не будет в мире “одноцветности”, “одноплеменности”, однополюсности. Может быть, понимание этой истины — грустной и одновременно благой, и заставило Лугинова написать такую небольшую, несмотря на “большую” тему, книгу. Воздавая хвалу хунну, воинам-философам и моралистам, он не забывает и о мудрости тех, кто приемлет мир во всех его проявлениях…». Таким видят и воспринимают творчество Николая Лугинова нынешние российские интеллектуалы, которых более всего я бы отнес к современным почвенникам, понимающим ценность евразийского контекста всей российской культуры.

Вот так, соединением двух взглядов, двух параллельных течений в человеческом сознании пропитаны мифологические тексты Лугинова. Каждый видит и читает в нем свое. Находит свой кусочек мира. Потому что произведения Лугинова — это не только свой мир, но и мировоззрение восточного человека, вбиравшего на протяжении веков все мысли и деяния евразийского пространства, пронизанного не только боевыми путями, но и человеческими душевными всплесками, энергетическими выбросами мысли. Просторы степей ли, тайги ли, полноводных рек, горные кряжи и высоты, все объемно и слишком широко, слишком пространственно, как Вселенная.

Традиция в литературе важна для продолжения ее жизни. И здесь Лугинов выступает как хранитель великой традиции Олонхо, обогащенной творчеством Кулаковского, Ойунского и Далана, всей плеяды великих писателей Якутии. Той традиции, что просветлена идеей о триединстве миров: Верхнего, Срединного и Нижнего.

Сегодня Николай Алексеевич отмечает день рождения. Одобно героям своих книг, он продолжает искать истину. Ту, что гласит: «…из служения духу нет возврата, а есть только трудный путь ввысь, каждый раз к новым перевалам совершенствования, к вершинам инобытия…». Таково жизненное кредо и самого Николая Лугинова, его миропонимание.