В нынешнем году исполнилось 290 лет с начала Великой Северной экспедиции и 280 лет со дня её окончания. Главный штаб этого грандиозного проекта XVIII века, задуманного самим Петром Великим, находился в городе Якутске, откуда и управлял экспедицией командор Витус Беринг. Из Якутска вышли по Лене в Ледовитый океан корабли двух отрядов под командованием Василия Прончищева и Петра Ласиниуса. Вместе с Василием Прончищевым, в нарушение всех флотских уставов, в неизведанную Арктику отправилась и его жена. Они вместе погибли в устье реки Оленек, но об их захоронении велись долгие споры до лета 1999 года, когда московская археологическая экспедиция поставила точку в таинственной истории. Мне удалось тогда поучаствовать в этой экспедиции, что сыграло немаловажную роль в выходе на сцену моей пьесы «Созвездие Марии», которую до сих пор показывают на сцене Русского драматического театра города Якутска. 

     Итак, в июле 1999 года по каналу НТВ прозвучало сообщение, что известный московский путешественник Дмитрий Шпаро, когда-то достигший со своей группой Северного полюса на лыжах, отправляется в устье якутской реки Оленек. Цель экспедиции – исследование захоронения командира Лено-Енисейского отряда Великой Северной экспедиции Василия Прончищева и его жены, а точнее – определение по останкам их внешнего облика. Дело в том, что из десятков офицеров этой экспедиции XVIII века история оставила нам портреты лишь нескольких.

     Для проведения соответствующих работ Шпаро привлек самых известных в этой области российских специалистов. Поскольку считалось, что Василий Прончищев погребён в военной форме, то исследователи надеялись увидеть и передать музею морской мундир времен царствования Анны Иоанновны, который стал бы единственным сохранившимся с той далёкой поры.

     Надо сказать, что одинокая ныне могила у села Усть-Оленек всегда привлекала к себе полярных исследователей, покорителей Арктики, писателей и вообще людей, «болеющих Севером» и ценящих человеческие качества и отношения. Они приходили к этому старинному кресту не со столь прагматическими целями, а чтобы просто поклониться мужеству Прончищевых и великой их любви. Надо сказать, хоть Василий и был командиром Ленско-Енисейского отряда, одним из первых лиц после Беринга, но в народной памяти образ жены его оказался ярче, а память о ней – романтичней и возвышенней. Настолько, что ещё не так давно приходилось видеть внешне суровых и несентиментальных полярных асов, которые, пролетая над носящей её имя бухтой, бросали из кабины в ледяной океан букеты гвоздик, даря их «Машеньке». Даже через четверть тысячелетия после смерти она оставалась для них символом верности, самопожертвования и любви такой силы, какой в наше расчетливое время, увы, может быть, уже и не существует. Россия и Европа, восторгавшиеся в прошлом веке подвигом аристократок, последовавших в далекую и страшную Сибирь за своими мужьями-декабристами, даже и не знали, что за сто лет до них юная дворянка из-под Калуги исполнила подобную же, но во много раз более трудную миссию, закончив её собственной гибелью. И сделала она это не по воле злых обстоятельств, а только из желания быть рядом с любимым во всех испытаниях. Если ей никто не возбранял добраться до Якутска и там ждать мужа из северного похода, то остается тайной и загадкой, как она сумела уговорить Беринга взять её на борт военного корабля, что было строжайше запрещено Флотским уставом Пера Великого. Видимо, командор решился на подобный шаг только потому, что Санкт-Петербург и Адмиралтейство были слишком далеко, а личностные, человеческие качества жены Прончищева не вызывали сомнений. Возглавивший вторую свою северную экспедицию, Беринг знал, что такое Ледовитый океан. А может быть, видел, что их просто нельзя разлучать.

     Итак, 30 июня 1735 года «Якуцкъ» – самый первый в истории корабль, носящий имя этого города, – поднял паруса и пошел вниз по Лене. Следом за ним заскользил по водной глади «Иркуцкъ». В дельте реки они должны были разойтись. Путь Прончищева на «Якуцке» лежал на запад, к Таймыру, а другой лейтенант и командир Восточно-Ленского отряда Петр Ласиниус должен был пойти в противоположную сторону, к Колыме, а затем к Камчатке. Торжественно провожая корабли пушечной пальбой, якутяне, конечно, догадывались, что им предстоит трудный и неведомый путь, но не предполагали, что видят многих стоящих на палубах моряков в последний раз.

     Особенно быстро полярная одиссея закончилась для Ласиниуса. Выйдя в море из реки Лены и пройдя сотню вёрст, он в бухте Буор-Хая встретил мощные белые поля и «за противным ветром, густым туманом, носимым льдом и великим снегом» сразу же стал искать «отстойных мест к зимовью». Команде удалось построить из плавника жилье в устье реки с символическим названием Хара-Улах (Чёрная вода), которая действительно и стала для них такой. Опасаясь длительной зимовки, а то и не одной, Ласиниус приказал урезать команде довольствие, что привело в очень быстро к цинге. Уже к новому году первым умер сам Ласиниус, а к весне в могилу ушло 35 человек из 45-ти. Отряд практически прекратил существование.

     К Прончищеву фортуна была поначалу благосклонна – ему удалось пробиться 30 августа в устье реки Оленек и стать там на зимовку, сохранив всех 56 своих подчиненных. Можно только удивляться, как такое количество народу умещалось на маленьком суденышке длиной в 21 метр, к тому же загруженном припасами на два года, и как непросто в этой тесноте и чисто мужском окружении было единственной женщине! Но не легче оказалась и зима в Оленьке: насобирать плавника удалось только на две жилые избы-землянки, первая – длиной в четыре сажени (около девяти метров), а вторая, где жили все офицеры и, естественно, Она, и того меньше – две сажени. Снова же холод и льды выпустили в море «Якуцкъ» только «августа третьего дня», как записал в вахтенном журнале штурман отряда Семен Челюскин, то есть практически через год. Им, думается, повезло лишь в том, что рядом с зимовкой оказалось крошечное поселение промысловиков. Наверняка их советы, помощь и совместно организованная добыча свежей рыбы и мяса и позволили спасти отряд, хотя все же многие, в том числе и сам Прончищев, были «одержимы цынготной болезнью». Впрочем, тогда в Заполярье на цингу списывали многие болезни. 

     С желанием исполнить завещание Петра Великого «исчислить координаты Самого Северного мыса Отечества» и пройти из Лены в Енисей, Василий Прончищев и его друг Семен Челюскин, два бывших гардемарина и «птенца Петровых» вели свой корабль вдоль неведомых берегов. После обследования реки Анабара они в тяжелых льдах пробились в Хатангский залив. Затем, двигаясь вдоль Таймыра, открыли острова, которым уже их преемники намного позже дали имена Преображения, Петра, Фаддея и Самуила. 19 августа «Якуцкъ» достиг места, севернее которого не заходил ещё ни один корабль в мире. В этот день Семен Челюскин записал в журнал: «Видели ходячих медведей белых многое число. Великая стужа, едва человеку в теплом платье терпеть можно. Ширина мест 77 ⁰ 29^`…».

     Уже в наше время, при уточнении измерений выяснилось, что на самом деле они были еще на полградуса севернее. Совершив беспримерный подвиг, проникнув на хрупком деревянном кораблике в такие широты, они не знали, что целых сто лет после них ни одно судно не сможет преодолеть этот рубеж, что даже через четверть тысячелетия пролив Велькицкого в некоторые навигации  останется проблемой для ледоколов, в том числе и атомных. Не знали они и о том, что мыс, возле которого их остановила стихия, через два столетия получит имя Прончищева. Не знали. И потому очень переживали свою неудачу. Василий долго не хотел поворачивать назад, он собрал всех унтер-офицеров на «консилиум» и лишь после него в вахтенном журнале появилось горькое заключение: «За препятствием великих льдов что нас к енисейскому устью не пропустило понеже льды в море и далече к северу и от севера к востоку льды плотные и густые и обойти их також между ними проходить невозможно…».

     Развернулись вовремя, едва не попав в ловушку. Потому как 20 августа «ветер затих. Мороз великий. И если бы постояло тако тихо сутки, то боялись тут и замерзнуть. Шли на гребле и все люди были в работе. А вода так густа была, что перед носом у судна был великий шум и от весел за густотою воды и обмерзали вёсла и снасти…».

     Вырвавшись на более-менее чистую воду, они пробились в устьеуже родного Оленька, где кажется, должно было ждать тепло и спасение, но «противные» ветры согнали воду с бара реки, и она обмелела настолько, что корабль не сумел войти ни в один из уже знакомых фарватеров. Каждую минуту по реке могла пойти ледяная шуга, которая вытолкнула бы корабль в океан или даже «истерла» на месте. Командир еле держался на ногах от бессонных вахт, неудач и все еще не прошедшей «цынготной болезни», но тем не менее отверг все уговоры и 28 августа лично поехал на на ялботе промерять реку. На следующий день Челюскин ничего не записал в журнал, а за 30 августа в нем значится: «8 часов пополудни бывшего нашего командира дубель шлюпки Якуцка сего числа божию волею умре а после себя оной лейтенант Прончищев никому команду не поручил токмо по регламенту и по старшинству взял команду Семён Челюскин». Скорей всего, возвратившись после почти суточного безуспешного поиска на корабль, Прончищев умер очень быстро, не успев даже передать капитанский мостик другу.

     Забрав эту дань, провиденье словно смилостивилось над ними и 4 сентября пропустило в Оленек. А еще через два дня «был вывоз и погребение бывшего нашего командира…» Так закончил свой недолгий 34-летний земной путь русский моряк Василий Прончищев.

     Ровно через семь дней в журнале появилась запись, где в первый раз и в предпоследний упоминалась его верная спутница: «похоронили жену бывшего командира нашего…» На 22-м году она последовала за Василием, пожелав и после смерти быть рядом с любимым.

     Я упоминал в прошлой статье, что практически все биографы, упрощая, на мой взгляд, ситуацию, писали, что Прончищевы умерли от цинги. Но почему только двое из всего отряда? Даже за всю последующую зимовку болезнь больше не унесла никого. К тому же жесткий петровский устав-регламент предусматривал для офицеров и питание поразнообразней, и витаминов, соответственно, побольше, а уж единственной женщине, думается, был обеспечен и лучший кусочек строганины, и первая собранная в тундре морошка… Нет, Василий сгорел от противоборства со стихией, от осознания неисполненного долга, от переживания за доверенных ему и оказавшихся на краю гибели людей, и, конечно же, за юную любимую жену. А она умерла потому, что с гибелью Василия жизнь просто потеряла смысл. Как ни странно это прозвучит, умерла от любви и верности. И поэтому навсегда осталась жить в памяти суровых полярных бородачей.

     Вы, наверное, заметили, что с начала очерка я ни разу не назвал жену Прончищева по имени. И не случайно. Она долго была безымянной для советских учёных и краеведов, поскольку в вахтенной журнале лишь дважды значится слово «жена», а других документах отряда о ней вообще нет никак упоминаний. Скорей всего, из конспиративных соображений, чтобы не гневить петербургское начальство вопиющим нарушением Морского устава. И тем не менее на всех картах мира начертано – «Бухта Марии Прончищевой» и «Мыс Марии Прончищевой».

     И под этим именем она жила до 1983 года, пока молодой историк, студент МГУ Валерий Богданов, не наткнулся в архиве на «Поместную книгу» древнего города Алексина за 1754 год. В книге упоминалась некая Татьяна Фёдоровна Кондырева, что «20 лет тому назад уехала с мужем своим флота лейтенантом Василием Прончищевым в сибирские города и не вернулась». Как выяснили дальнейшие исследования, тульское имение Кондыревых Березино находилось недалеко от поместья Прончищевых Богимова, и семьи даже состояли в некровном родстве. Так что Василий и Татьяна были знакомы с детства…

          Почти через полтора века после их гибели, в августе 1875 года, геолог Чекановский нашел в устье Оленека «две жалкие почерневшие, лишаем поросшие гробницы и малый, невзрачный, извыветрившийся, но не сгнивший крест без перекладины».

     Ещё восемь лет спустя знаменитый полярный исследователь Эдуард Толль, отправлявшийся на поиски легендарной Земли Санникова, поднял упавший крест, прибил перекладину и написал на ней «Герою и героине Прончищевым».

     Откуда же появилось имя Мария, так хорошо легшее в стихи и легенды и даже ласково трансформированное в Машеньку? В ответ лучше всего привести слова известного полярника и краеведа Сергея Владимирова Попова: «На древнем выветренном кресте на могиле написано: “Памяти славного Прончищева и его жены Марии” Я эту надпись видел ещё в пятидесятые годы. И тогда она выглядела старой, но никак не древней. Автор её и точное время появления известны. Это сделал гидрограф Н.И.Евгенов, восстановивший могилу в 1921-м году».

     Тут мы и добавим, что Евгенов и стал одним из творцов имени Марии. Дело в том, что он пользовался материалами дореволюционной экспедиции 1913 года. Тогда, открыв новые бухту и мыс, гидрографы назвали их в честь Прончищевой – без всяких инициалов, а изображение мыса сокращенно подписали «М.Прончищевой». Ну а дальше какой-то «догадливый» картограф расшифровал первую букву в «Марию», а Евгенов её закрепил на памятнике. Уже в сороковых годах такое обозначение на картах стало общепринятым во всех странах, а потом перекочевало в легенды и литературу.

Фото:

1. Марина Слепнева в роли Марии в спектакле Созвездие Марии.
2. Корабль Якуцкъ.
3. Алина Ланина в роли Марии в фильме Первые.
4. Татьяна (Мария) Прончищева-реконструкция

Автор: Федоров В. Н.