Недавно в посёлке Жатай была открыта мемориальная доска русскому поэту Сергею Шевкову – на доме, где он провёл последние годы и откуда ушёл на небеса в 2005 году.

       Сергей Дмитриевич всю свою жизнь и талант отдал Якутии. Родившись в Алдане в 1931 году, он затем ещё мальчишкой переехал с рано овдовевшей матерью в Якутск. Там же началась его рабочая, а позже – поэтическая биография. В далёком уже 1973 году он стал самым первым русским поэтом нашей республики, принятым в Союз писателей СССР, и потом как профессионал долгие годы растил и воспитывал молодых собратьев по перу, работая литературным консультантом. Это был человек необычной судьбы, получивший удостоверение ветерана войны лишь через 30 лет после окончания одной из тайных военных миссий Советского Союза.    

       Встретившийся на улице однополчанин, уже имеющий такой документ, рассказал, что «корейцев» наконец-то приравняли к участникам Великой Отечественной. Но, прежде чем вручить Шевкову ветеранскую книжку, работник городского военкомата осмотрительно запер входную дверь на ключ…

      Еще во времена своей юности, читая сборник Сергея Шевкова, я наткнулся на одно странное стихотворение. Речь в нём шла о войне в Корее. Откуда вдруг в стихах русского поэта, с детства жившего в Якутии, возникла Корея, и что за война имеется в виду? Если против Японии 1945 года, то автор, судя по другим его же стихам, был в это время подростком. Поэтические фантазии? Не похоже: слишком реалистично…

      Я знаю хмурую Корею,

      Ту, что сквозь годы мне видна…

      Ходила к нам на батарею

      С кастрюлькой девочка одна.

      Присев на камень, за увалом,

      Где ветер сек, как бичевой,

      Она по-взрослому молчала

      И не просила ничего…

      И, видя тоненькие руки,

      Опять у жалости в плену,

      Наш повар, парень из Калуги,

      Ругал ругательски войну.

      Хватал черпак движеньем резким,

      Кляня попутно чадный пыл,

      И снова девочке корейской

      Бачок со щами выносил…

      Уже позже, познакомившись с Сергеем Дмитриевичем лично, я всё собирался как-нибудь расспросить его об этом. И однажды случай представился, причем, весьма необычно. Выпив рюмочку-другую на литераторском застолье, Шевков вдруг запел, энергично жестикулируя рукой, на каком-то непонятном восточном языке. Встретив мой недоуменный взгляд, пояснил: «Марш китайских добровольцев»… Корея…»

      Тогда уже закончился срок 25-летней подписки о неразглашении сведений, и Сергей Дмитриевич рассказал, как попал на корейскую войну.

      Обязан этому он был… болтливости штабного писаря одной из дальневосточных частей связи, где Сергей служил в 1952 году. Приближенный к высшему начальству дружок шепнул Шевкову, что в три часа ночи, в обстановке особой секретности, в штабе будут решать вопрос об отправке добровольцев на войну в Корею. Переполненный романтизмом 20-летний пиит, конечно же, не мог упустить такого случая. А посему, ровно в три часа ночи строевым шагом вломился в штаб и громко отрапортовал о своем горячем желании стать добровольцем. Отцам-командирам чуть не стало плохо от такой осведомленности рядового связиста. Объявив ему поначалу десять суток «губы», они тут же поняли, что оставлять в части источник столь секретной информации просто нельзя.

      Так Шевков оказался «китайским добровольцем» под командованием настоящего китайского генерала Пын-Да-Хуэя. Правда, его ярко выраженный славянский тип оставался таковым даже и во время прекрасного исполнения, упомянутого «маскировочного» марша, а потому подобных ему всегда прятали в середину колонн, прикрывая по бокам казахами, узбеками и другими азиатами.

      Встретившись с Сергеем Дмитриевичем через несколько лет после упомянутого застолья, я напомнил ему про восточный марш. Поэт заулыбался: «Да, мы были «китайцами» во всём: носили их форму, курили китайские сигареты, получали китайские медали с иероглифами. Вот только пушки в нашем зенитном полку, как и во всех подобных «китайских» дивизиях, были русские. И когда позже, возвратившись домой, я читал о героических подвигах «бойцов-добровольцев кочующих китайских батарей», то представлял именно наших парней.

  Тут, видимо, надо сказать несколько слов о «той войне незнаменитой», поскольку не все сейчас помнят ее историю. Началась она как гражданская. Социалистический Север, воюя за отсоединение от капиталистического Юга, почти добился успеха, что, естественно, не понравилось Америке, и она ввела на полуостров свои войска, оказывая мощную помощь южанам. Особенно ощутим был перевес американцев в авиации, которому северокорейцам нечего было противопоставить. Вот тогда Советский союз и Китай организовали военную поддержку Северной Кореи с помощью упомянутых «добровольцев».

      Что касается «китайской» маскировки, то Сергею и его друзьям на земле было с ней немного проще, чем советским летчикам в небе, где тоже предписывалось говорить только по-китайски. Для этого приходилось привязывать к колену планшетку с «разговорником» и пытаться пользоваться им в бою на реактивных скоростях, поскольку воевали наши в ту пору уже на истребителях МИГ-15. Понятно, что эту конспирацию временами невольно прерывал русский мат, с чем в конце концов командованию пришлось смириться.

      Писательское любопытство, конечно же, заставило меня спросить Сергея Дмитриевича: кого чаще сбивали в воздушных боях – наших или американцев?

      — Думаю, американцев почаще, – ответил он. – Это было хорошо видно по парашютам: у наших они были белые, у американцев – красные.  Надо сказать, что самолеты МИГ-15 ни в чем не уступали хваленым американским истребителям «Сейбр» F-86.

      — А зенитчики ваши их сбивали?

      — И их, и штурмовики F-80, F-84, и «летающие крепости» В-29. Однажды мне пришлось проехать на машине почти до границы с Южной Кореей, и я видел обломки самолетов практически на протяжении всего пути. В конце войны нам назвали цифру американских потерь — 15 тысяч самолетов. Но вдоль этой же дороги тянулись почти сплошные братские могилы корейцев. Янки бомб не жалели, но и мы на них снаряды не экономили. К чести наших летчиков и зенитчиков могу сказать, что два главных стратегических объекта — огромную Супхунскую электростанцию, питающую энергией всю Северную Корею, и единственный мост через реку Ялуц-зян американцам так и не удалось вывести из строя. Возле этой электростанции как раз и стояла наша батарея, упомянутая в стихотворении.  

      — Много ли было якутян в Корее?

      — Думаю, немало. В нашей батарее из 150 человек служило 50—60 якутов. В полку было восемь батарей, а всего в Корее стояло несколько советских дивизий.

      — А когда-нибудь кто-нибудь погибал?

      — Родным сообщалось, что он «погиб при исполнении служебных обязанностей» на территории России, так что кое-кто из родителей, думаю, и не подозревал, что их сын похоронен под Андунем или Чаньчунем, в чужой земле. Я сам видел эти кладбища.

      – Вы знаете, что означают иероглифы в удостоверениях к вашим медалям?

      — Могу процитировать точно. Называются они, видимо, для маскировки «юбилейными», а текст гласит: «На память советскому товарищу С.Д.Шевкову, оказавшему нам дружескую помощь в деле становления Китайской народно-освободительной армии». И подпись: «Мао Цзэ-Дун»…

      Разочарованный разрушением великой страны СССР, которую он защищал и в боях, и в стихах, Сергей Шевков к концу жизни почти замолк – «не жаловал одами новых господ и контре пером не служил». Но Корея не отпускала его до самых последних часов…

Но сердце тревожно стучит на заре,          

И там я дерусь до сих пор,

Где тянутся к небу стволы батарей

На рыжих подпалинах гор.

И сердце опять призывает: «Пора

В последний решительный бой!»

И снова с надрывом ревут «сейбора»

Над юной моей головой.

Светлая тебе память, дорогой наш учитель и друг Сергей Дмитриевич, твои стихи всегда будут жить с нами…

Автор: В.Н.ФЁДОРОВ