14 сентября исполнилось 115 лет со дня рождения народного писателя
Якутии, Героя Социалистического Труда Д.К.Сивцева – Суорун Омоллона

Дмитрий Кононович был человеком ХХ века. Вместе с веком он
пережил все его события — революцию, становление новой власти,
обновление старой патриархальной жизни, расцвет культуры своего народа и
ощутил на себе перегибы советской власти. Был обвинен в буржуазном
национализме, арестован и впоследствии выпущен, пережил запрет своих
произведений, стойко нес в себе долгие годы веру в восстановление имен
первых якутских классиков – Алексея Кулаковского, Алампа и Неустроева…
Незаживающей раной в его душе была судьба Платона Ойунского, с
которым он был дружен и начинал свой путь в литературу.
Но он не был сломлен. Всю свою длинную жизнь он работал, служил
литературе, а значит и своему народу. Его первые рассказы почти сразу стали
хрестоматийными, сегодня они в золотом фонде якутской классики. Много
сделал Суорун Омоллон в жанре драматургии — его пьесы и сегодня не
сходят со сцен профессиональных и народных театров. Драма «Күкүр Уус»,
«Сайсары», комедия «Күөх Көппө»… Он написал либретто к первой
якутской опере «Ньургун Боотур Стремительный». Мое поколение еще
застало его якутский букварь, по которому мы постигали азы грамоты.
Мне посчастливилось общаться с Дмитрием Кононовичем — совпадали
писательские поездки, а дорога всегда располагает к долгим беседам. Не
скажу, что мы говорили с ним только о высоких материях, о литературе,
было много разговоров «за жизнь». Мы сблизились еще больше, поскольку
его названой дочерью стала казахская поэтесса Турсынай Оразбаева, моя
подруга. Произошло это в Дни казахской литературы в Татте. Турсынай была
в составе делегации и она на одной из встреч запела, играя на домбре. У нее
был прекрасный голос, высокое меццо-сопрано, все присутствующие просто
обомлели. Первым пришел в себя Дмитрий Кононович, он легко взбежал на
сцену и поцеловал Турсынай руку, помог спуститься с подмостков…Эта
дружба стала крепким связующим звеном в дружбе казахской и якутской
литератур.
В наших разговорах Дмитрий Кононович раскрывался, он вел беседу
как равный с равным. Был по-юношески смешлив, когда речь шла о смешных
и несуразных вещах, суров, когда с чем-то не был согласен. Он обладал
удивительным умением иронизировать над ситуацией, если она была ему не
по нраву. Много раз на моих глазах некоторые писатели попадались на эту
его уловку – Дмитрий Кононович вроде бы хвалит, переспрашивает, а на

самом деле он давал понять абсурдность или бестолковость обсуждаемого
вопроса. Но он делал это с юмором, по-доброму и иной раз его несогласие и
едкую иронию можно было понять только спустя некоторое время,
возвращаясь к разговору в своей памяти. Бывало и я попадалась… Особенно,
когда дело касалось тех или иных публикаций в газете «Саха сирэ». Умение
иронизировать – это особое отличие якутских мудрецов — аксакалов. Это им
дозволено. Не убийственной критикой, не окриком, ни унижением они
ставили на место неправого собеседника. Особое искусство, восходящее к
древней тюркской традиции иносказания живо и сегодня. У нас были
хорошие учителя…
В конце 60-ых, в начале 70-ых годов Суорун взялся за создание музеев.
Я думаю, что это решение было у него хорошо продуманным и
просчитанным. Дмитрий Кононович в свое время стоял у истоков
Литературного музея имени Платона Ойунского, внес много предложений по
экспозиции музея, планировке помещений. А как же иначе – ведь он часто
бывал в этом доме при жизни Платона Алексеевича и вряд ли кто лучше, чем
он помнил обустройство и обстановку дома, где жил Ойунский.
Строительство Черкехского музея политической ссылки он начинал в
глухие советские времена. Само название музея обязывало партийцев и
хозяйственников помогать Суорун Омоллону в этом деле. Директоры
совхоза Хрисанф Кашкин и Семен Жирков всецело поддерживали
Дмитрия Кононовича, да и народ, жители Черкеха были воодушевлены идеей
аксакала. Тем более, что постройки, где проживали политические ссыльные
сохранились, надо было перевезти их на территорию музея. Своей идеей,
одухотворенностью Суорун Омоллон увлек многих, заимел верных,
преданных сторонников. Особо хотелось бы сказать о краеведе Людмиле
Григорьевой, которая стала практически его правой рукой в создании музея,
впоследствии директором музея. Сила убеждения Дмитрия Кононовича была
настолько велика, что хозяйственники, руководители организаций сами
порой удивлялись данному старику слову… Ведь слово надо было
выполнять! Доходило и до курьезов. Как-то он зашел к первому секретарю
обкома комсомола Алексею Томтосову. Обговорив свои дела, Дмитрий
Кононович вдруг увидел картину на стене. «Это чья работа?», — спросил он.
Томтосов ответил, что это подарок Афанасия Осипова к юбилею якутского
комсомола. Суорун Омоллон подошел и снял картину, взял под мышку и
направился к дверям. На протесты Томтосова он сказал: «Я скажу Афанасию
Николаевичу, Он будет только рад, что картина будет в Черкехском музее».
Томтосов не стал возражать… Черкехский музей стал в то время как бы
творческой, литературной Меккой – туда выезжали на встречи, работу и
отдых с семьями такие знаменитые люди как народная артистка СССР
Анегина Ильина и народный художник СССР Афанасий Осипов… Бывали и

мы- молодые писатели. Помню ночевки в так называемом Доме творчества,
долгие беседы за чаем, окружающий пейзаж, настраивающий душу на
гармонию, единение с природой. Речка Татта, аласы, роскошные закаты, тут
же переходящие в торжествующий рассвет и особый дух спокойствия и
умиротворения, который расстилался над всем этим… Сейчас я думаю, что
это была аура самого Дмитрия Кононовича, который бесконечно любил эту
землю и всей душой был предан ей… Я и сейчас часто бываю в Черкехе, но
там уже давно нет этого света, этого духа. Вместо восторга в груди, я здесь
остро чувствую отсутствие Дмитрия Кононовича…Возможно, это мои
субъективные ощущения. Не в обиду тем, кто сейчас там работает.
Дмитрию Кононовичу к середине 80-ых годов уже было больше 80 лет.
Он, как всякий истинный интеллигент, вначале к перестройке и
последующим событиям отнесся несколько настороженно и выжидательно.
На его веку было много политических кампаний, резвых руководителей,
которых быстро смещали их же соратники. Но дух свободы, возможность
говорить открыто о всех делах, конечно же, его радовали. Ведь многие
якутские писатели прожили свою жизнь с оглядкой, настолько была жива
память о поисках буржуазных националистов, о кострах из книг первых
классиков во дворах школ и библиотек. Но он принял вызовы нового
времени. Именно к этому периоду относится реализация его очередной идеи
– строительство Ленского историко-архитектурного комплекса в Соттинцах.
В середине 17 века к этому берегу причалил коч с первыми русскими
казаками, которые поставили острог и доложили об этом «белому царю».
Но в первую же весну острог смыло. Дмитрий Кононович решил увековечить
в памятниках деревянного зодчества дружбу якутского и русского народов.
И это ему удалось. Он умел договариваться с разными людьми — будь то
плотник в совхозе или «генерал» большого производственного
предприятия. Дмитрий Кононович зачастил к руководителю Ленского
речного пароходства Е.Л.Чистякову. Убедил его, да так, что Евгений
Леонидович загорелся идеей строительства деревянного коча, на котором
приплыли первые казаки. И строили его казаки Якутского казачьего полка.
Копия Зашиверского деревянного храма, ветряная мельница, дом купца
Басова… Дмитрий Кононович для каждого объекта находил
заинтересованных людей и воодушевлял их на строительство. Опять же его
в то время поддержал всецело директор совхоза Степан Охлопков. Мы,
писатели, часто бываем в Соттинцах. Раз в два года мы проводим на базе
музея семинары, мастер-классы для молодых писателей. В этом году
состоялся четвертый такой семинар, так что для некоторых молодых
Соттинцы стали местом знаковым, родным. Здесь ощущается дух Дмитрия
Кононовича. Наверное потому, что долгие годы музеем руководила внучка
Алексея Кулаковского Раиса Реасовна Кулаковская. Она была рядом с

Дмитрием Кононовичем с первых дней основания музея. Он сам выбрал ее,
доверил свою мечту и планы.
Дмитрию Кононовичу всего этого было мало. Он взялся за новый
проект – создание литературного музея в местности Хадайы. И практически
довел это дело до конца. Но это стало его последней работой.
Так, один-единственный человек поставил на земле якутской три
музея под открытым небом, значимость которых для духовности народа
трудно переоценить. Все эти годы он брал в руки перо – писал
публицистику, делал редакцию перевода Библии на якутский язык. Он не
оставался в стороне от любых явлений общественной жизни. Дмитрий
Кононович часто встречался с первым президентом республики Михаилом
Николаевым. Их долгие беседы, возможно, помогали Михаилу Ефимовичу в
обдумывании и решении политических и экономических вопросов в то
непростое время, когда нам предложили суверенитет насколько сможем
утащить…Михаил Ефимович тогда часто встречался с писателями –
народными писателями Софроном Даниловым, Даланом. Собственно
говоря, это наш первый президент по достоинству оценил творчество Далана,
при нем Василий Семенович стал народным писателем и лауреатом премии
имени Платона Ойунского. При нем, при Михаиле Николаеве, Суорун
Омоллон стал первым и единственным среди якутских писателей Героем
Социалистического Труда. Совпали духовные генетические коды власти и
писателя. Это многого стоит. Девяностым годам мы обязаны становлением
самосознания народа, возвращением к своим духовным истокам.
Дмитрий Кононович был глубоко верующим, православным
человеком. Он не вел себя по-миссионерски, не демонстрировал своей веры,
тем более не навязывал. Но во всем, что он делал присутствовала Вера… В
этом легко убедиться, побывав в его музеях. Все восстановленные храмы
были освящены и труды Дмитрия Кононовича были отмечены Русской
православной церковью. При этом мне всегда импонировало его
уважительное отношение и соблюдение якутских обычаев и традиций. И
опять же он не демонстрировал, не делал ничего напоказ, как бы давая
понять, что это дело сугубо индивидуальное, глубоко личное, сокрытое от
чужих глаз и ушей…
Я храню написанную его рукой записку. Он уже не мог говорить,
общение шло в формате переписки. Это были последние его дни. Тогда, в
больнице, он слабеющей рукой начертал: «Наташа, я понял — самой главной
книгой в этом мире, в жизни является Библия»…
Он ушел из жизни, как раз закончив редакторскую работу перевода
Библии на якутский язык. В той его записке было некое сожаление, во

всяком случае, так мне показалось. И сейчас я думаю — такой великий
человек как Суорун Омоллон, конечно же, жил по заветам Библии. Иначе
ему не удалось бы столько сделать в жизни, в литературе, так возвысить
свой народ.
Вспоминаю его 90-летний юбилей в актовом зале Союза писателей
России. Когда закончился поток поздравлений, слово взял юбиляр. Дмитрий
Кононович вышел к трибуне с большой дорожной сумкой и стал
выкладывать стопки своих книг. «Это мой отчет к моему 90-летию», — сказал
он. Все присутствующие были потрясены этой убедительной картиной.
Позже, Валерий Ганичев, бывший тогда председателем Союза писателей
России, часто вспоминал этот отчет, восхищаясь поступком Суоруна
Омоллона и его верностью долгу писателя…
Дмитрий Кононович прекрасно владел русским языком. Его стиль
речи, несколько архаичный и витиеватый, был настоящим русским сочным
литературным языком. Его высказывания очень лаконично и убедительно
звучали иногда на русском. Так, он часто повторял: «Надо смотреть глазами,
а видеть сердцем»… Точнее, пожалуй, и не скажешь!
В день юбилея писателя прошли мероприятия на его родине, на базе
Черкехского музея, в Духовной семинарии города Якутска, в Соттинском
музее… Группа писателей посетила часовню, где захоронен Дмитрий
Кононович. День был ясный. Чистый. У могилы патриарха якутской
литературы своей прощальной улыбкой светила нам таттинская осень. А
сердце видело, чувствовало его любовь, преданность своему народу, родной
литературе…

Наталья Харлампьева, народный поэт Якутии